Юрий Иванов-Милюхин - Абреки Шамиля [СИ]

— Абреки перехватили один из таких караванов и купец, побывавший на острове Ситэ, выложил им информацию. Ты про это хочешь сказать?

— А разве так не может быть? — вопросом на вопрос ответил Дарган.

— Да сколько угодно! Святая дева Мария, даже здесь есть поговорка, что гора с горой не сходится, а человек с человеком друзья навеки, — всплеснула руками Софьюшка. — Правда, это еще надо доказать, дружбы между людьми разных национальностей в здешних местах я еще не видела со дня своего приезда. Но что ты хотел бы узнать от меня?

— Давай перетрусим сокровища еще раз, — посмотрел на жену глава семейства. — Кстати, мы давно не слышали звона золотых погремушек, как бы они там не позеленели от времени.

— Золото не зеленеет, это не медь, оно лишь покрывается тончайшим слоем патины, — задумчиво пояснила собеседница. — Я согласна, тем более, что детям пора собираться на учебу и нам придется выкладывать их преподавателям пешкеш.

Дарган неловко поднялся с лавки, его больно кольнуло не упоминание о подарках столичным господам, а бездумно произнесенное женой слово «детям», будто Петрашка никуда не девался. Но он промолчал.

Они вытащили со дна окованного медными листами сундука дубовый ларец ввиде дикой утки со сдвигающейся на бок спинкой с сидящим на ней утенком, долго копались в груде колец, перстней цепочек и подвесок с драгоценными каменьями. Мелодичный звон заполнял пространство вокруг, заставляя вспоминать наполненные любовью и тревогой прошедшие дни. В хате никого не было, старший со средним сыновья с утра отправились нести службу на кордоне, а девки Аннушка с Марьюшкой невестились на улице. Но сколько супруги не перебирали сокровища, похожего на искомое не находилось. То же самое ждало их, когда они открыли ореховую шкатулку, затем снова дубовую. Объемистые коробки стояли на пачках с деньгами, придавливая последние ко дну сундука. Даргану было неприятно сознавать, что семья владеет богатствами, вложить которые в дело не представлялось возможным. Не раз он ловил на себе пристальные взгляды супруги и каждый раз отводил глаза в сторону. Сотник не мог ответить на вопрос, почему сокровища пропадают без дела, как не желал категорически покидать родные края. Без казачьего уклада жизни, без стройных свечей раин, без бурного течения непокорного Терека с таким же, населявшим его берега, народом, он ощущал себя забытой всеми тварью. Никем.

Сложив драгоценности на место и закрыв крышку на сундуке, Дарган прошел в горницу и опустился на лавку. Рядом присела Софьюшка.

— Если бы я знала, как выглядит ожерелье Пазолини, я бы постаралась вспомнить, может быть оно было в числе тех золотых изделий, которые я отнесла на продажу богатым людям во Франции, — медленно провела она рукой по закрытому волосами лбу.

— Скорее всего, так оно и получилось, — согласился казак. — Тогда мы спешили избавиться от сокровищ поскорее, иначе нас поймали бы и сдали в комендатуру. И не сидели бы мы сейчас здесь, не рассуждали бы о жизни. Вообще ничего бы не было.

— Но за бриллиант величиной с детскую голову, имеющий глубокий синий цвет, я могу сказать точно — подобных камней среди добытых нами драгоценностей не было.

— Значит, кровник Муса дал абрекам неверную информацию, когда настанет время, придется ему не только ногу, но и язык укоротить.

— Думаю, здесь ты прав полностью, — согласилась с мужем Софьюшка, остававшаяся набожной и великодушной до разбойных нападений абреков. Она снова загремела чугунками, время незаметно подошло к ужину.

Дарган встал и пошел готовить лошадь для поездки к сыновьям на кордон. Сытый кабардинец прядал стоячими ушами, помахивал подвязанным хвостом. Сотник вывел его из конюшни на баз, огладил крутые бока. Позванивала наборная с серебряными бляхами уздечка, которая оставалась все той–же, привезенной казаком еще с Отечественной войны. Не изменял себе казак и с выбором породы коней, за это время успев заменить пятого по счету кабардинца. Он сунул в губы жеребца трехлетки подсоленную хлебную корку, другой рукой похлопал его по холке. И вдруг под пальцами перекатился вплетенный в гриву шершавый шарик. Дарган замер, словно его опалило молнией, затем поспешно разгреб жесткие волосы, нащупал закаменевший от грязи, пота и дорожной пыли, чуть больше голубиного яйца оберег. Старели и погибали в битвах кони, а казак срезал талисман и вплетал в гриву очередного скакуна. Для него он стал настоящим, пусть языческим, над которым любила подшучивать Софьюшка, заговоренным амулетом. Но без оберега сотник в седло не залезал.

Выдернув из ножен кинжал, Дарган расцарапал боковину яйца до серебряной оплетки, затем ковырнул концом клинка одну из ячеек, потом вторую, третью. Из глубины камня вырвалось глубокое синее пламя, ополоснуло бородатое лицо казака неземным свечением, принудив невольно загородиться ладонью. Сотник вскинул голову, слепым взором уставился перед собой:

— Не может быть! — воскликнул он, сглотнул разом набежавшую слюну. Приподнял широкие плечи с золотыми погонами на них. — Там же с детскую голову, а тут с алычину… С ядреную.

На высокое крыльцо вышла Софьюшка, вытерев ладони о концы фартука, бросила пристальный взгляд в сторону мужа и сразу опустила руки вдоль тела:

— Нашел, — с утвердительными нотами в голосе сказала она, переступила по ступенькам крыльца вниз. — Это тот самый, который ты прозвал оберегом.

— А разговор идет о другом камне, который с голову нашего последнего внука, — ощерился на супругу Дарган. — Что ты несешь, когда это навозное яйцо величиной с недозрелую алычину.

— Чтобы ты знал, бриллиантов, пусть и навозных, с десткую голову не бывает.

Софьюшка упорно приближалась к мужу, она уже протянула подрагивающие пальцы к холке скакуна, но казак грудью встал на защиту своей собственности:

— Если этот бриллиант из короны короля Людовика Шестнадцатого, то пусть он теперь попляшет на холке моего коня, — сотник похлопал кабардинца ладонью по выгнутой шее, добавил с усмешкой в голосе. — Больше те французские короли с петухами на хоругвях никогда не вознесутся выше двуглавых российских орлов.

— Ты меня обижаешь, — с укором воззрилась на супруга Софьюшка. — Я французская женщина и тоже отношусь к нации, всего–навсего вовремя одернутой русскими.

— Ты моя жена, — небрежно отмахнулся Дарган. — А у казацких жен национальностей не бывает.

— Но этому бриллианту место в роскошных королевских покоях, — с растерянной улыбкой произнесла женщина. — Я считаю, что нам лучше избавиться от всех наших драгоценностей, тем более, что абреки прознали про это и мы уже заплатили за них кровавую цену. Разбойники никогда теперь не оставят нас в покое, ты это понимаешь?